Споры о России: мнения иностранных экспертов

Если некоторые аналитики скептически относятся к сотрудничеству с Россией, то представители экспертного сообщества, судя по всему, не проявляют особой заинтересованности и в диалоге друг с другом. Следует ли нам всем изменить свои подходы к России, чтобы достичь большего взаимного согласия, или лучше просто смириться с тем, что раскол непреодолим? Патрик Армстронг, аналитик по вопросам обороны, работающий на правительство Канады: Думаю, это очень давний раскол. Многих специалистов по России можно отнести к одной из двух категорий: правых или левых. Для правых проблема заключается в самой России: империализм и экспансионизм присущ ей по определению.

Коммунизм для них означал, что россияне просто переоделись в красные рубашки: теперь они эти рубашки сняли, но остались россиянами. Доверять им нельзя: царь Николай II, Владимир Ленин, Владимир Путин — какая разница? Отличительной чертой этих людей является склонность цитировать маркиза де Кюстина и Николая Гоголя, начинать свой анализ с Ивана Грозного и утверждения, что за прошедшие годы, десятилетия и века в России ничего не изменилось.  Что же касается левых, то кое-кто из них готов признать (правда, шепотом), что ошибался насчет социализма, но все они в один голос утверждают, что ситуация в сегодняшней России полностью подтверждает их взгляды на капитализм. Они сосредоточивают внимание на несчастных пенсионерах и мошенниках -'бизнесменах', для них постсоветский период — это катастрофа, в результате которой жизнь всех россиян сильно ухудшилась, и с каждым днем они все больше нищают. Эти группы занимают диаметрально противоположные позиции практически по всем вопросам, кроме одного: и те, и другие считают, что Борис Ельцин и Путин — 'плохие парни', что в России царит полный хаос и ситуация только ухудшается, что Путин — не 'демократ' и все больше отходит от демократии.  На мой взгляд, авторами большинства комментариев о событиях в современной России являются представители одного из этих лагерей.

Потому-то они в свое время извели тонны и тонны бумаги, доказывая, что Михаил Горбачев ничего не изменит, что его свергнут, что Москва никогда не допустит воссоединения Германии, что она никогда не уйдет из Прибалтики, что Ельцин никогда не покинет свой пост, что Москва никогда не позволит американцам разместить войска в Центральной Азии и т. п. Прямо скажем, пророки из них получились никудышные. Я бы посоветовал проявлять осторожный оптимизм: придерживаясь такой позиции, за последние 20 лет можно было бы заработать неплохие деньги, заключая пари.

Дональд Дженсен, заведующий отделом внешних связей на Радио 'Свобода'/Радио 'Свободная Европа': Западные оценки России, как вы уже отметили, давно приобрели поляризованный характер — кстати, к советской или ельцинской эпохе это относится даже в большей степени, чем к дню сегодняшнему. На качество этого анализа у нас на Западе, особенно в Соединенных Штатах, негативно влияют несколько факторов: тенденция американцев считать наши ценности и исторический опыт пригодными абсолютно для всех, и, соответственно, склонность к оптимизму; чрезмерное внимание к формальному политическому процессу, тогда как в России важнейшую роль играет его неформальная сторона; склонность игнорировать значение истории, культуры и социальных факторов; и, наконец, своего рода идеологическое 'похмелье' после «холодной войны», в результате которого Россия рассматривается как абстрактная идея в рамках интеллектуальной дискуссии, а не реальная страна. Россия — не идея, а конкретная страна, такая же, как Венесуэла или Словакия, с собственными сложностями и противоречиями, позитивом и негативом. Если вы ее критикуете, это не обязательно означает, что вы настроены 'антироссийски', как нельзя называть Алексиса де Токвиля 'антиамериканистом' за то, что он откровенно говорил о том, что ему не нравится в нашей стране.  Я во многом разделяю озабоченность в связи с происходящим в России, высказанную 115 авторами недавнего открытого письма.

Однако я вижу проблему в том, что многие деятели, подписавшие письмо, переоценивали демократические достижения ельцинской администрации десять лет назад, и сегодня продолжают их идеализировать. Поэтому они либо винят во всем Путина, либо априорно полагают, что, несмотря на нынешние тревожные тенденции, Россия рано или поздно неизбежно вернется на демократический путь. И то, и другое неверно. Путин свертывает многие ельцинские преобразования, но основой происходящего является некомпетентное правление его предшественника и прошлое страны.  В чем-то я разделяю и реакцию, которую вызвало это письмо — например, утверждения, что Россия пойдет своим путем.

Однако во многом эти отклики вызывают тревогу. Их авторы обеляют действия Путина по важнейшим направлениям, утверждая, что таким образом Путин лишь восстанавливает функции государства в своеобразных российских условиях. Далее они попадают в ту же самую ловушку, заявляя, что, независимо от действий Путина, Россия в конечном итоге все равно станет демократической страной, только придет к этому своим путем.  Мы должны сотрудничать с Россией не потому, что она — демократическая страна, или станет таковой, или потому, что она является частью Запада. Пусть ученые спорят, так это или не так.

Но все эти соображения, в общем, не имеют отношения к внешней политике, а она требует, чтобы мы, отложив наши надежды в сторону, вели диалог с Россией, потому что она — реально существующее государство, а порой, когда наши интересы совпадают — даже сотрудничали с ней. Влад Собелл, старший экономист корпорации Daiwa Institute of Research (Англия): Поскольку Россия — весьма обширная и многогранная тема, в поляризации мнений внутри сообщества специалистов по России нет ничего удивительного. Эти разногласия носят фундаментальный и непримиримый характер, подобно политическим (идейным) противоречиям в обществе.  Эта поляризация связана не только с разным отношением к Путину и его политике: она уходит корнями в различное понимание Запада представителями противостоящих научных школ. Анализ событий в России требует от нас оценки наших собственных стандартов демократии и восприятия самих себя: имеем ли мы право (или обязанность) постоянно выступать в роли 'надзирателей' по отношению к этой крупной европейской цивилизации, постепенно возвращающейся к жизни после десятилетий удушающего тоталитаризма? Или нам следует больше верить в возможности молодой российской демократии, и сосредоточить внимание на собственных недостатках? 'Апологеты Путина' молчаливо предполагают, что лучше всего собственным примером воздействовать на внутренний процесс 'самоочищения' России.

'Ниспровергатели Путина', наоборот, считают себя вправе 'опекать' Россию и читать ей нотации, полагая, что без их санкции ничего у россиян просто не получится. В конечном итоге, именно их, а не Путина, следует называть сторонниками 'управляемой демократии'. Отсутствие дискуссий между представителями этих двух школ, возможно, и прискорбно, но, опять же, вряд ли может удивить. Учитывая их радикальные разногласия по фундаментальным вопросам, какой смысл обсуждать детали? Разве это может привести к изменению традиционных, укоренившихся точек зрения? Любые попытки выработать 'третий путь', некую усредненную интерпретацию также бесплодны.  Как и в сфере общественно-политических разногласий, здесь тоже не может быть явного победителя.

Для придирчивых скептиков Россия всегда будет недостаточно демократической, а 'оптимисты' неизменно найдут основания для надежды. Тем временем россияне будут и дальше самостоятельно разбираться со своими делами. Пожалуй, западному сообществу аналитиков стоит осознать, что их мнение, в конечном счете, не так уж и важно. Есть же поговорка: собака лает, караван идет.

Айра Строс, координатор от США в международном комитете 'За вступление Восточной Европы и России в НАТО': Любая демократия в современном мире строится по западному образцу — конечно, с национальными особенностями, но без каких-то фундаментальных новаций. Михаил Горбачев покончил с разговорами об особой 'высшей форме демократии'. Сегодня дело обстоит так: демократия либо есть, либо ее нет. В Азии демократическая модель тоже построена по западному образцу, и работает вполне эффективно.

Однако пути к модернизации и демократизации различны. И если на Западе готовы смириться с тем, что азиатские страны идут к демократии иным путем, то по отношению к России они подобной терпимости не проявляют. Бывший враг по-прежнему вызывает недоверие. Россия ищет образцы модернизации за пределами Европы: сначала речь шла о крайне авторитарной 'китайской модели', сегодня говорят о более умеренной, квазиавторитарной малайзийско-сингапурской модели.

Вот только русские — не малайцы, так что она может и не заработать. Зачем искать образцы для подражания за пределами Европы, когда на самом этом континенте существует немало различных моделей демократии и путей ее достижения? Они, скорее всего, больше подойдут для России по причине культурной близости. Сам Путин не раз ссылался на Шарля де Голля в качестве образца. Если России нужны модели построения современного суверенного централизованного государства, достаточно обратиться к истории любой европейской страны.

В том же, что касается централизации власти в руках федеральных органов, Путину не найти лучшего примера для подражания, чем Александр Гамильтон [лидер партии федералистов и первый министр финансов США после обретения независимости — прим. перев.]: тот, кстати, тоже отнюдь не возражал бы, чтобы федералы назначали губернаторов штатов, но позволил себя убедить, что этого делать не следует. Работа Конституционного конвента США [Учредительного собрания, созванного в 1787 г. для выработки текста американской конституции — прим.

перев.] представляла собой поворот к укреплению государства после эпохи хаотичной демократизации — периода Конфедерации, когда централизованная колониальная власть Британии была уже свергнута, а центральная власть в самих США еще не получила достаточного развития. Это странным образом напоминает эпоху слабости российского государства после крушения централизованной власти СССР. Очень многие современники считали, что 'государственники' из Конституционного конвента и трех администраций, сформированных партией федералистов, уводят Америку в сторону от демократии, и хулили их за это в самых разнузданных выражениях. Тем не менее, именно они создали основу для современной плюралистически-профессиональной демократии в США, которую мы сегодня так прямолинейно пытаемся экспортировать в другие страны.  Эти соображения сами по себе не дают ответа на вопрос, нуждается ли сегодняшняя Россия в периоде 'смешанного' режима, но они указывают на возможную тему для дискуссий между сторонниками разных точек зрения в рамках общего дискурса.

Питер Ратленд, профессор Веслианского университета (Wesleyan University), специалист по вопросам государственного управления: Анализ внешнеполитических проблем в Соединенных Штатах неизменно отличается высоким уровнем политизации. Чаще всего позиции специалистов отражают их собственные идеологические предубеждения, как правило, связанные с внутриполитическими дискуссиями в самих США. Так было во времена «холодной войны», так было при Ельцине, то же самое происходит и при Путине. Эта черта характерна не только для обсуждения американской политики в отношении России, но и в отношении Китая или Японии.

Поскольку большинство американских ученых отрицательно относятся к Бушу, сотрудничество Путина с Бушем только способствует их неприязни к президенту России. К сожалению, этот формирующийся консенсус провоцирует обратную реакцию среди наблюдателей, взявших на себя задачу защитить Россию от критиков. В результате диалог между двумя лагерями приобретает бесплодный характер: строится по принципу 'хороший/плохой'. Это прискорбно, ведь Россия так интересна именно своей противоречивостью, а путь ее будущего развития по-прежнему во многом непредсказуем.

Гордон Хан, независимый исследователь, автор книги 'Российская 'революция сверху': реформы, преобразования и революционные перемены в период крушения коммунистического режима в СССР, 1985–2000 гг.' ('Russia's Revolution from Above: Reform, Transition and Revolution in the Fall of the Soviet Communist Regime, 1985–2000'). Раскол в сообществе специалистов по России несомненно носит необратимый характер, ибо мало кто из них способен изменить свой образ мысли. Выработав определенный подход или позицию, они, ради защиты собственной репутации, готовы отстаивать ее до конца. Думаю, особенно эта черта характерна для тех, кто настаивает, что Россия никогда не станет демократическим государством, поскольку демократия несовместима с российскими традициями.

Сторонники противоположной точки зрения не заинтересованы лично, или по крайней мере меньше заинтересованы в том, чтобы отстаивать ее с тем же упорством.  Еще в первые годы советской/российской революции [имеются в виду события конца 1980х — начала 1990х гг. — прим. перев.] ее следовало бы рассматривать как революцию 'сверху', а не 'снизу'. Одна из фракций номенклатуры, совершившая революцию, удержалась у власти и привела в нее менее демократично настроенных номенклатурщиков.

Номенклатура плохо подходила для строительства и укрепления демократии и рыночной экономики. Она по-прежнему с подозрением и даже враждебностью относилась к Западу, не понимала необходимости и не была особо заинтересована в преобразовании соответствующих институтов. Те, кто отрицает возможность успешной демократизации в России с позиций культурного детерминизма, в том числе радикальные русофобы, преувеличивают одно реально существующее обстоятельство. Традиционное наследие России действительно ограничивало ее возможности для осуществления преобразований.

Однако, при условии адекватной помощи извне, оно этих преобразований не исключило. Часть элиты обладала умом, способностями и желанием учиться строить демократию. Некоторые элементы общества также были к этому готовы. Успешное институциональное строительство привело бы к фундаментальному изменению менталитета.

В последние годы американский Юг во многом преодолел свойственный ему расизм: он вынужден был это сделать, поскольку расовая дискриминация юридически была объявлена вне закона. В течение одного поколения традиционный менталитет Юга изменился. Почему в России институциональное строительство проходит неудачно — вопрос сложный, но вину за это несут не только россияне, но американцы. Януш Бугайский, директор Восточноевропейского проекта при вашингтонском Центре стратегических и международных исследований: Нельзя утверждать, что по отношению к Путину или России в целом сообщество западных аналитиков раскололось по простому принципу 'за' и 'против'.

Подобное упрощение ситуации лишь способствует укоренению стереотипов не только в отношении России, но и в отношении политического анализа и политического процесса на Западе. Существует широкий спектр мнений о путинской России, а также о внутренней и внешней политике Кремля. Если одни аналитики расценивают Путина как 'самодержца', это еще не означает, что они враждебно относятся к России. Аналогичным образом, если другие комментаторы считают, что Путин стремится создать некую альтернативную модель демократии, это не делает их слепыми апологетами Москвы.  Тем не менее, научный анализ требует последовательности.

Нельзя одновременно называть Россию 'европейским' государством (со всеми вытекающими отсюда последствиями), и утверждать, что 'ее политическое развитие пойдет по пути, отличному от западного'. Невозможно заявлять, что Россия вправе руководствоваться своими 'национальными интересами' в отношениях с соседними странами, отказывая в подобном праве ее соседям. Нельзя характеризовать российскую цивилизацию как 'цивилизацию мирового значения' (это понятие ассоциируется с экспансией и 'особой исторической миссией'), не признавая аналогичной характеристики за цивилизациями, созданными в других странах, по той лишь причине, что те не обладают ядерным оружием или топливно-энергетическими ресурсами. Если отличительным признаком великой цивилизации является 'особая модель' демократии (применительно к Путину я назвал бы этот феномен 'государственничеством'), то на этот статус может претендовать немало стран.  По какому бы 'пути развития' ни пошла Россия, задача аналитиков состоит в том, чтобы внимательно следить за событиями и с максимальной точностью оценивать российскую политику в ее внешнем и внутреннем контексте.

Необходимо развивать дискуссию между представителями самых различных точек зрения, предлагающих самые различные рекомендации. Сама Москва должна организовывать международные конференции с участием 'специалистов по России' любого профиля — особенно из соседних стран — чтобы в рамках дискуссии подтвердилась обоснованность той или иной точки зрения. Ученым и обозревателям не следует стремиться к 'консенсусу' относительно России: анализ — не дипломатия. Им просто следует научиться понимать взгляды друг друга и изучать фактические данные, на которых эти взгляды основываются, даже если они противоречат их собственным выводам.

Эдвард Лозанский, президент Американского университета в Москве и медиа-группы 'Континент USA': Думаю, нам стоит раз и навсегда прекратить учить россиян уму-разуму и позволить им самостоятельно выбрать путь политического развития, основанный на их культуре и традициях. Я абсолютно уверен, что благодаря своему интеллектуальному потенциалу и образовательному уровню, российский народ отличнейшим образом способен решать свои дела самостоятельно, и не нуждается в проповедях и нравоучениях с Запада. Вместо этого нам следует сосредоточиться на взаимовыгодном сотрудничестве с Россией в таких сферах как война против терроризма, диалог по вопросам, связанным с энергетикой и экологией, освоение космоса, и многих других. Никто не сомневается, что Россия нужна Америке в качестве союзника в рамках международной коалиции, призванной ответить на вызовы 21 века.

Список наших нынешних союзников не столь велик, чтобы мы могли считать таковыми лишь страны с укоренившейся демократией. Аналитики и самозванные западные эксперты по России должны перестать делать вид, будто им известны все правильные ответы, и смиренно признать, что некоторые из их зачастую непрошеных советов способствовали многочисленным неудачам в ходе посткоммунистического развития этой страны. Достаточно ознакомиться с документом конгресса США под названием 'Путь России к коррупции', подготовленным консультативной группой при спикере палаты представителей, чтобы понять, сколько трагических ошибок допустило правительство США. Мы хотим, чтобы из прошлого были извлечены уроки, и чтобы в будущем наша политика носила более продуманный и продуктивный характер.

Интеграция России с Западом имеет жизненно важное значение для обеих сторон. Те, кто считает эту задачу невыполнимой (а таких немало), напоминают мне людей, смеявшихся над Рональдом Рейганом, когда тот предсказал, что коммунизм будет выброшен на свалку истории. Нам необходимо проявлять терпение и не ожидать быстрого процесса интеграции. Обнадеживает и то, что, при всех недостатках российской демократии, сегодня отношения между Россией и США находятся в гораздо лучшем состоянии, чем в конце 20 века.

Дэйл Хермспринг, профессор политологии Канзасского университета, бывший офицер ВМФ и профессиональный дипломат: Критический анализ дискуссии о России  На мой взгляд, прискорбный раскол в рядах специалистов по России связан с простым вопросом о том, в чем мы нуждаемся: дискуссии принципиального порядка, или обсуждении, сосредоточенном не столько на принципах и ценностях, сколько на самих событиях в России и на ее политической культуре. Я говорю это не для того, чтобы похвалить или осудить любую из сторон. Сам я принадлежу к сторонникам второй точки зрения, но многие мои друзья или коллеги относятся к противоположному лагерю. Дискуссия принципиального порядка Приверженцы этой точки зрения склонны предполагать, что существуют некие 'всеобщие права человека', к которым относятся и демократические свободы, принимаемые нами на Западе как нечто само собой разумеющееся.

Кроме того, они считают, что такие вещи как специфическая политическая культура России имеют второстепенное значение. Последняя, конечно, существует, но, россияне, стоит им попробовать на вкус западную демократию, все как один превратятся в приверженцев демократической политической системы западного образца. Кроме того, во взглядах представителей этого лагеря ощущается налет западного мессианства — т. е., они считают правом и обязанностью Запада помочь России стать более похожей на Запад.

Учитывая вышесказанное, неудивительно, что люди, озабоченные вопросами принципиального порядка, выражают немалое беспокойство в связи с действиями Путина. Несомненно, что его действия, например, в отношении СМИ, приводят к ограничению прав личности. Столь же бесспорно, что действия Путина в отношении регионов приводят к ограничению влияния и власти губернаторов, а также тех, кто желал бы их выбирать. Одним словом, действия Путина, несомненно, приводят к созданию более централизованной, унитарной политической системы.

Однако, если вдуматься, именно это и обещал осуществить Путин в своей знаменитой речи в канун Миленниума.  Что происходит в России? Представителей другого лагеря волнует не столько нравственная оценка, сколько практическая направленность действий Путина. Будут ли его действия способствовать борьбе с коррупцией? Создает ли он более стабильную политическую систему? Пользуются ли его действия поддержкой российского народа? Сторонники данного подхода делают больший упор на российскую политическую культуру и утверждают, что Запад не имеет права навязывать россиянам собственные политические структуры. Нам может не нравиться что-то из того, что делает Путин, но какое мы имеем право возражать, когда его поддерживает 72% населения, а еще больше россиян одобряют его усилия по укреплению государства после Беслана.    И что же дальше?  Для начала следует признать, что зачастую мы не слушаем друг друга. Ни тот, ни другой лагерь не обладает монополией на истину.

Оба они нуждаются друг в друге. Ценности имеют большое значение, и мы нуждаемся в том, чтобы нам об этом напоминали. В то же время, не следует пытаться судить путинскую Россию по меркам Сент-Луиса, Майами или Лос-Анджелеса. В противном случае мы не сможем сосредоточить внимание на действительно важных событиях, происходящих в России.

uinp.info