`Можно простить незнание – нельзя простить нежелание знать`

 «Система не была направлена на подавление людей»

– Гарри Давыдович, в названии тетралогии ключевое слово «мирный», так ведь?

– Для меня духовное знакомство с тем временем началось с моей бабушки, у которой я воспитывался после ареста родителей в 1937–1938 годах. Иначе, как мирное, она его не называла.

– Я помню, как мы, школьники, в 60-е годы удивлялись, почему все современные достижения народного хозяйства преподносятся в сравнении с 1913 годом.

– Иностранная пресса той эпохи, говоря об уровне, которого достигла Россия к 1913 году, не скупилась на эпитеты: «экономический взлёт», «весна России» «чудо Николая II». Однажды мне на глаза попалась фотография американского фотокорреспондента, путешествовавшего по России. Я обратил внимание, во что одеты-обуты крестьяне. Все – в яловых сапогах! Я служил в армии, был офицером, солдаты мечтали о яловых сапогах. Им полагались кирзовые. И это сколько лет спустя!

– А как же пресловутые лапти? Их тоже можно видеть на фотографиях…

– Да, были ещё и лапти. Но от лаптей уже отходили. По одному этому факту вы можете судить о многом. И сейчас Россия могла бы, безусловно, нисколько не уступать Америке по темпам развития. Конечно, есть разные мнения на сей счёт, но есть факты. Всем, кажется, известно об экспорте зерна (Россия кормила Европу!), а это, кстати, не только высокие урожаи, а ещё и поставка – распределители, железные дороги, посредники. Сколько людей вовлечено было в капиталистический процесс! О зерне известно, а вот о том, что огромный доход приносила продажа сибирского масла, мало кто знает. По добыче нефти Россия была на втором месте в мире. На первом – Америка. Для меня лично стало неожиданностью, что по производству электромоторов Россия вышла на шестое место. Но при этом надо учесть, что развитие России началось позже. Интенсивное развитие – в последней трети XIX века, и особенно при Николае II. У каждого государства свой темп развития. К 1913 году Россия достигла определённой станции, дальше должен был последовать колоссальный рывок.

– Совершить его помешала «революция, о которой так долго говорили большевики»?

– О революции говорили и во времена декабристов, и Лермонтов писал: «Настанет год, России чёрный год, // Когда царей корона упадёт…» Это была идея фикс русской интеллигенции. Но в начале ХХ века многих россиян увлекло созидание, а не проповедуемый столько лет призыв к топору. Появилось множество богатых людей. Простолюдины становились миллионерами. Ясинский, Путилов, Стахеев… В романе «Последний мирный год» я вывожу образ промышленника Кудрина. Он же не граф, не князь, его дед был крестьянином. В романе действуют как вымышленные персонажи, так и исторические. Среди исторических – Рябушинские. Они тоже из простых крестьян. А Третьяков? А Сабашников, издатель? А Елисеев, Морозов, Мамонтов, Прохоров? Имя им легион – простым людям, которые сами себя сделали – своим умом, смекалкой, инициативой добились успеха. А во всей нашей литературе вы не найдёте положительного образа купца, промышленника. Не без гордости скажу: у меня такие персонажи есть! Выжимал ли русский капиталист последние соки из рабочих? Чепуха! На международной выставке в Париже прохоровская Трёхгорная мануфактура удостоилась золотой медали не за производство, а за заботу о рабочих. Для рабочих были построены родильный дом, детский сад. Рабочие обеспечивались отпусками. Американский президент Уильям Говард Тафт говорил, что русский император достиг того, чего они, американцы, ещё не сумели: обеспечил такое социальное страхование, о котором мы только мечтаем.

Я жил в одном из домов, построенных в Москве для рабочих табачной фабрики «Дукат»: там на первых трёх этажах были все удобства, даже ванные комнаты. Я жил на четвёртом, в надстройке, сделанной при советской власти, – для ванных даже места не было предусмотрено. Бывший советский премьер Алексей Косыгин, кстати уроженец Петербурга, говорил, что отец его – простой рабочий, жил в квартире из трёх комнат, мать не работала и воспитывала троих детей. Все ли так жили? Конечно, не все. А все ли сейчас живут одинаково? Конечно, не все. Но тенденция к лучшему была. 60 процентов офицерского корпуса являлись выходцами из низших слоёв населения. И среди них генералы Корнилов, Деникин, Алексеев. Отец Ленина, дослужившись до поста инспектора народных училищ Симбирской губернии, получил потомственное дворянство. Со всеми вытекающими привилегиями. Никому дорога не закрывалась. Система не была направлена на подавление людей. Никому в голову не могло прийти вести войну с собственным народом.

 «Большевики как черти крутились вокруг жаровни»

– И всё же: революция, большевики…

– Я не вывожу в своём романе на главные роли Ульянова и всех его немногочисленных сторонников и последователей. Они и не играли той значительной роли, которую им потом приписывали. Они находились на периферии исторических событий. Жизнь кипела здесь, в России. А они как черти крутились возле жаровни, пытаясь подкидывать головешки. Полиция всё знала. Второй человек в партии, глава фракции в Думе Вацлав Малиновский, работал на полицию. Агентами полиции было пронизано всё большевицкое подполье. Почвы у большевиков в стране не было. Более того, Ленин сам писал: увенчайся столыпинская реформа успехом, нам и делать в России нечего было бы. Я не описываю Октябрьский переворот, который потом уже, чтобы придать грандиозность событию, стали называть революцией по ассоциации с французской. У меня события разворачиваются в феврале 1913 года, когда началось празднование 300-летия дома Романовых. И заканчивается первыми выстрелами Первой мировой войны. Война – тот обвал, который и привёл к тому, что мы имеем по сей день. Это грандиозная ошибка, но все мы крепки задним умом. Русская программа перевооружения должна была завершиться к 1917 году. Кайзеру Вильгельму подсказывали: если не начать войну сейчас, то потом – поздно, справиться с Россией будет невозможно. Немцы также руководствовались поучением военного теоретика Карла фон Клаузевица: «Россия не может быть побеждена, она может быть только взорвана изнутри». Вот они и взрывали её изнутри.

 И японцы, и немцы поняли то, чего не поняла российская царская власть, – что мы вступили в век пропаганды. Пропаганда велась оголтелая. Все газеты субсидировались. Первая смута (Каролинский имеет в виду первую русскую революцию. – Прим. ред.) проводилась на японские деньги. Все революционные партии были на японском корму. Пропаганде поддались в основном крестьянские массы. А когда в Первую мировую крестьянам в солдатских шинелях объявили, что им будет дана земля, так они просто уходили с фронта. Все! Со всяким здравомыслием было покончено. Мужику не нужна была никакая власть. Он хотел жить так, как ему хочется.

– А генералитет?

– А генералитет готовил заговор. К нему причастны были различные политические деятели. Среди них наиболее активен был бывший глава второй Думы Гучков. С заговором носились и великие князья, в частности историк Николай Михайлович, другие – те, кого не устраивал Николай Александрович Романов. Прочили в императоры великого князя Николая Николаевича, которого уже в кулуарах называли Николаем III. Против монархии как таковой заговорщики не выступали.

– И в результате…

– …произошёл военный переворот. Никакой революции не было. Армия в лице генералов взяла в плен своего Верховного Главнокомандующего и вынудила его подписать отречение. Целый ряд вещей не поддаётся логическому объяснению.

«Я в мозгу Ленина не сидел»

– Вы избрали художественную форму подачи исторического материала. Почему? Строго документальные произведения кажутся более убедительными. Хотя, может быть, и менее привлекательными для широкого круга читателей.

– Я считаю, что, если я воссоздаю образы людей и заставляю их действовать в исторической обстановке, заставляю их разговаривать языком того времени, одеваться, вести себя так, как следовало вести в то время, я не просто воссоздаю исторические факты, которые сами по себе могут быть и не очень убедительны, а реконструирую эпоху. Я – как археолог, моя задача – восстановить эпоху и тем самым воздействовать на наше время.

– Позвольте, я вас процитирую. На встрече в обществе «Мемориал» вы сказали о своём Ленине: «Я в его мозгу не сидел!» И в то же время вы пишете: «думает Николай II». Как вы можете предполагать, что он думает? Реконструировать думы как разговорную речь нельзя.

– Думы выливаются в звуке – в речи. «Я в его мозгу не сидел!» – это в том смысле, что точно сказать не могу, но предполагаю, как и тогда, когда пишу: «думает Николай II». Данте никогда не был в аду. И даже до чистилища не дошёл. И тем не менее он нам дал полную картину ада, чистилища и рая. Откуда он это всё знал? Господи! Да потому мы и есть Божии создания, что Бог нас наделил воображением. Вся художественная литература – это воображение. Это то, что автор сумел вообразить на основе факта. Я, конечно же, по-своему интерпретирую поведение и мышление Николая II. Я представляю, как бы в той или иной ситуации мог повести себя человек. Исходя из того, что я знаю об этом человеке. Он у меня не механик, не инженер, не профессор, не доктор – он император. Как император, будучи таким человеком по складу ума, каким он был, мог бы повести себя в подобной ситуации? И я нашёл такой-то поворот. Другой человек наверняка мог бы найти совершенно другой поворот. У него другой жизненный опыт, у него другое видение. И он бы сделал другие выводы. И император у него повёл бы себя иначе. Портреты Николая II – репинский, Серова, неизвестного художника – три портрета, и совершенно по-разному показан один и тот же человек.

– Шесть ваших романов или шесть частей одного романа – получается как бы предыстория к «августу 1914 года». База, на которой можно выстраивать дальнейшие события. Вы не обратили внимания, что большинство ваших потенциальных читателей – как в «Мемориале», так и в Российской национальной библиотеке – не останавливались на 1913 годе, а интересовались дальнейшим?

– Я квалифицирую это, мягко говоря, как их незнание истории своей собственной страны. Здесь это болезнь. Я на протяжении нескольких приездов сталкиваюсь с тем, что люди скользят по поверхности, не хотят проникнуть вглубь. По целому ряду причин. Или у них нет времени, или они как русские – увлекающиеся натуры, подхваченные моментом, – загораются, а через некоторое время остывают и забывают. Нечего плакать и рыдать о России. Надо знать Россию. Тогда ты будешь знать, о чём плакать. А то причитают: вот распался Советский Союз! Да не беда, что распался. Слава богу, что распался. Плакать надо, что распалась Российская империя. А почему о ней не плачут? Да потому, что не знают её! «Ах, Советский Союз! Ах, Советский Союз!» Ужас – Советский Союз! Лубянка народов! А Российская империя давала жить всем. 

Сейчас уже входит в моду гордиться успехами России Николая II. Так пусть мне объяснят: как можно гордиться успехами царской России и держать в мавзолее чучело того, кто её разрушил? Кем выдумана такая логика? Воспевается всё ещё то, чего нормальному человеку следует стыдиться. Как можно ходить по улицам с именами палачей, мимо памятников им? Их имена нужно выжечь из коллективной памяти народа, пеплом пустить на ветер. Где проспект Николая II, площадь Белых Рыцарей Крыма, которые, зная, что обречены, сражались, сохраняя свою и нашу честь? Я говорю так: можно простить незнание – нельзя простить нежелание знать! Пока россияне не начнут серьёзно интересоваться историей своей страны, ничего сдвинуться не может. Сейчас упор делается на экономику. Это важно, никто не спорит. Человек живёт хлебом. Но не хлебом же единым! Важно, что упускается духовный климат страны. А в России, которую я воссоздаю, он был таким, что в нём просто невозможно было себе представить того, что творилось потом советской властью. Я не устаю подчёркивать, что любой человек в царской России был неприкосновенен. Никого нельзя было арестовать без суда – ворваться ночью, перевернуть всё вверх дном, в присутствии жены, детей, распороть подушки, матрасы… И человек исчез! Это было немыслимо. Живи та Россия дальше – ни мой отец, ни моя мать не были бы арестованы. В 19 лет мать посадили в тюрьму, отца я вообще не помню. Его арестовали, потом отправили на фронт. (Погиб он под Старой Руссой 21 января 1944 года, я храню его фронтовые «треугольники».) Да, случались, конечно, и при царе эксцессы, но они всюду есть. И всегда будут.

«Своя совесть и есть указание свыше»

– Гарри Давыдович, я слушал вас два дня и пришёл к выводу: государь император, по сути, почти построил то социалистическое общество, которое 70 лет безуспешно пытались построить большевики. В самом ли деле российский народ был на грани всеобщего благоденствия?

– Я надеюсь, «социалистическое» у вас в кавычках. Все ответы на ваши вопросы – на страницах моих книг. Вы говорите: а действительно ли построил? Да он ничего не строил! В том-то и дело, что не надо ничего строить! В обществе должен быть создан благоприятный «для строительства» климат. Вот я приехал в Америку. Для меня там кто-то что-то «строил»? Я должен был выжить в Америке. Мне никто не помогал. Нам с женой приходилось работать по 18 часов в сутки. Мы ездили по русским и другим предместьям и продавали страховку, о которой я знал столько же, сколько вы знаете о жизни в звёздной системе Альфа Центавра. А может быть, ещё меньше. Мы чуть ли не ночевали в машине. Кто мне строил жизнь? Я её сам и строил. Видимо, за годы советской власти во мне всё-таки не убили унаследованный мной генетический код инициативы. И не только во мне одном. Таких людей в России много. Если создать благоприятные условия, то человек, предоставленный себе, когда ему не мешают…

– Понимаете ли вы, что своими книгами всю нашу историческую науку последнего столетия ставите под сомнение?

– Вы совершенно точно сформулировали: я и хочу сказать, что всё подавалось искажённо. Всё подавалось в расчёте на то, что у человека настолько произошло отупление мозгов, что он даже очевидное пропустит мимо сознания, не задумываясь. Ну, например, выступает Сталин на каком-то, на 17-м, кажется, съезде: у нас не было танковой промышленности, теперь она есть. Так ведь и не могло быть! Это всё равно, что говорить, что не было в России компьютеров. Шумели на весь мир: в Советском Союзе вот такие-то достижения – эта стройка, та стройка. А сколько в фундамент этих строек заложено костей человеческих?! Об этом надо знать ныне живущим в «стране строек». Мы должны об этом говорить, напоминать. «Комсомольцы-добровольцы» на строительстве Московского метрополитена – это трюк, придуманный Ягодой, – назвать заключённых комсомольцами. Никаких комсомольцев там не было. Так же и на Беломорканале, и на других стройках. Это труд рабов. Я не за то, чтобы сейчас устраивать какое-то судилище, кого-то вешать, кого-то расстреливать. Давайте наконец-то просто во всём разберёмся! Не ждать указаний свыше, не держать нос по ветру. Своя совесть и есть указание свыше! В себе надо разобраться, найти время остаться наедине с самим собой и самому обдумать, вспомнить своих матерей, отцов и дедов. Нет в России семьи, не пострадавшей от большевиков. Последствия их ига хуже татарского во много раз. Должен быть суд совести и памяти. Пока этого не произойдёт, жизнь нормальной не будет.

– На сайте издательства «Олма» есть трогательные, вдумчивые отзывы на «Последний мирный год». А какова реакция профессиональных историков?

– Российские профессиональные историки пока молчат. Реакция выдающегося американского историка Ричарда Пайпса после прочтения первой части романа: блестяще написано, всё соответствует действительности.