Часть 2. Распадется ли Россия? (О некоторых прогнозах неизбежного «умаленимя» российского государства).

................

12. Перспектива разложения РФ на многочисленные «дома», нарисованная в разбираемой статье, вызывает, среди прочих, возражения и в чисто концептуальном отношении. Как говорилось выше, Д. Фурман постулирует как универсалию движение государств от одной осуществленной действительности – энтелехии – к другой, от империи к национальному – непременно демократическому – государству.

В этой схеме удивляет прежде всего ее какой-то нелепо-гегелианский налет: описанное развитие осуществляется самодвижением идей, через изменения в самосознании человеческих сообществ. Скажем, если откуда-то возникла «великая идея» самоопределения наций, то она становится такой силой, что определит все развитие общества: она неизбежно приведет к выпадению всякой данной нации (=этноса) из империи – если потребуется, через «реки крови».

Здесь автор явно следует марксистскому тезису: «идея, овладевшая массами, становится материальной силой». Однако в каждом конкретном историческом случае встает кардинальный вопрос, важный и для марксиста, и просто для нормального человека: а действительно ли данная идея овладела массами? Действительно ли она стала некоего рода мономанией, носители которой не останавливаются перед пролитием «рек крови»?

Фурман пишет о национальном самосознании так, словно в нем нет ничего, кроме антитезы имперского (антидемократического, авторитарного) и национального (надо полагать, непременно демократического). Но если брать приоритеты реального, нормального индивида, национальная гордость и тяга к национальному самоопределению «вплоть до отделения» окажутся в подавляющем большинстве случаев вовсе не на верху списка таких приоритетов. В сознании и индивида, и этноса преобладают вполне обыденные приоритеты – работа, семья, дети, обеспечение старости родителей и своей собственной, и т.д.

Далее, в этом сознании доминирует нечто еще более сильное, чем все другие факторы. Человеку свойственна некая танатофобия, нежелание убивать и умирать за какие-либо идеи, стремление жить в мирной обстановке, избегать войны, даже если какая-то часть этого сознании затронута вирусом национализма (этницизма). Это касается не только татар, башкир или, скажем, гиляков, у которых идея самоопределения в рамках национального демократического государства предположительно находится на нулевой отметке. Это касается и русских, имеющих и четкое сознание своей этнической идентичности, и национальную гордость, а теперь уже и мощную государственную и военную машину.

Им, например, обидно, что преимущественно русский Крым несправедливо оказался в составе Украины. Но исправлять эту историческую несправедливость, не имеющую даже сколько-нибудь убедительного юридического обоснования, через кровопролитие – упаси Господь. Худой мир воистину лучше доброй ссоры; компромиссы и мирная интеграция, в том числе взаимовыгодная экономическая интеграция (а точнее реинтеграция) Украины и России, снятие пограничных и таможенных барьеров и прочие такие меры много лучше конфликтов. Вполне аналогична этой ситуации и проблема Восточного Казахстана, населенного преимущественно русскими.

Стремление жить в мире, избегать войны, смерти и разрушений важно как для ядерных этносов, так и для периферийных. Но есть обстоятельство, делающее его особенно значительным для малых народностей – боязнь конфликтов с соседними этносами. В этом, как уже отмечалось, важнейшая функция империй – гашение межэтнических конфликтов, обеспечение безопасного существования для всех этносов.

Примеры практической реализации такой функции многочисленны и очевидны. Выход Осетии и Ингушетии из РФ чреват немедленным возобновлением осетино-ингушского конфликта из-за территории. Для Дагестана с его более чем тридцатью этническими группами такое выпадение было бы просто самоубийственным: там межэтнический и межклановый мир, и без того весьма шаткий, поддерживается главным образом усилиями Центра. Как раз сейчас мы наблюдаем, что ослабление таких усилий привело к невероятной степени криминализации этой республики, к откату, по словам Рамазана Абдулатипова, к временам феодализма, и теперь Центру приходится принимать чрезвычайные меры для выправления положения.

13. Из сказанного следует вполне очевидный, подтверждаемый реальными фактами вывод: самоопределение этнической группы не есть обязательно отделение, выход из более крупного образования, из империи. Этнос может «самоопределиться» в пользу существования именно в крупном образовании как более выгодном во многих отношениях – в сфере экономики, культуры, образования, здравоохранения и – главное – в сфере обеспечения безопасности, избавления от междоусобиц и от угрозы внешней агрессии.

Последний фактор – агрессия со стороны соседей – определил поведение разных этнических групп в ходе хорошо известных исторических событий. Во времена Переяславской рады так самоопределилась – как часть Российского царства – Украина, которой угрожало поглощение Польшей. Так же самоопределилась Грузия в царствование Ираклия II, что было закреплено в Георгиевском трактате[15]. Сходным образом самоопределились ранее раздробленные области Италии и Германии в 19-м веке.

Представляется самоочевидным, что все входящие в состав Российской Федерации этнические группы – и их элиты, и подавляющее большинство их населения – давно избрали именно такой способ самоопределения, в составе РФ, и не намерены что-либо в этой сфере кардинально менять.

Вопреки этим очевидностям, Д. Фурман утверждает: «Подлинно демократические выборы во входящих в Российскую Федерацию национальных республиках, при которых не выдвигалось бы требование независимости, просто непредставимы».

Что ж, требовать можно чего угодно, и есть в этих местах индивиды, которым еще и не то подавай – например, всемирный исламский халифат. Но живущие в этих республиках люди, они все же в массе своей не экстремисты, связанные с аль-Каидой или Исламской Партией Туркестана, и тем более не французские студенты 68-го года с их лозунгом: «Будьте реалистами – требуйте невозможного».

Если рассмотреть конкретные республики, в которых-де невозможны демократические выборы без требования независимости (Фурман такого рассмотрения старательно избегает и ни одной республики, кроме Чечни, даже не упоминает), то «непредставимой» окажется именно их независимость и отделение от РФ в каком-либо виде, отличном от нынешнего их статуса.

14. Возьмем, просто наугад, Башкирию. В этой республике башкиры – вторая по численности этническая группа после русских; татар в Башкирии лишь немногим меньше, чем башкир. При взыскуемых «подлинно демократических выборах», неизбежно связанных, по Фурману, с требованием этнического самоопределения вплоть до отделения, нынешний Башкортостан превратился бы в Уфимскую губернию русского национального государства, а вовсе не в независимое (демократическое или еще какое-то) башкирское государство. С чем башкиры и татары вряд ли согласились бы, и «реки крови» были бы неизбежны. Однако люди, реально живущие на той земле, они же не политологи, рисующие вожделенные картины развала России. Они хорошо понимают последствия разрушения межэтнического мира, на установление которого ушли века и гарантом которого является Российская Федерация как единое целое. Посему они горой за статус-кво, за мирное существование в «большом доме» -- РФ, а об отделении и независимости и не думают.

Как и везде в этнических республиках, «титульный» этнос – башкиры – добивается для себя особого положения, что служит поводом для этнических трений (например, когда во время переписи пытались записывать тамошних татар башкирами). Вот здесь и срабатывает «имперская рука» федерального Центра. Разумеется, если Центр не вмешивается, его критикуют, а если вмешивается, тоже критикуют, но совсем избавляться от его опеки, как говорится, себе дороже.

15. Возьмем далее Татарстан. В хаосе 90-х в татарской элите (татары – второй по численности этнос в России, но это всего 3,7 процента населения РФ) имела хождение идея превратить Татарию в подобие Лесото, окруженное со всех сторон Россией. Но эта идея вскоре благополучно угасла и ныне в ходу разве что среди экстремистов-исламистов, мечтающих о вхождении Татарии во всемирный исламский халифат.

Причин такого конца оказалось множество. Во-первых, экономические реалии: Россия вполне могла бы прожить без татарстанской нефти и иных товаров, а Татарстану пришлось бы платить за транзит этих товаров через российские просторы такие пошлины, какие только пожелала бы установить Россия.

Были и иные, демографические причины. В самой Татарии титульный этнос составляет едва-едва половину населения, остальные – русские и иные русскоговорящие; этих граждан совсем не радовала перспектива оказаться за таможенными и пограничными барьерами, которые отделили бы их от родственников «за рубежом».

Далее, татар в Татарстане меньше, чем рассеянных по всей России и в особенности в Москве. Эти последние организовались и заявили решительный протест против планов националистов, ибо совсем не желали каких-то проблем с гражданством. Предки этих татар нередко жили здесь веками, сами они – коренные москвичи, их вполне устраивает этот престижный «дом». Лозунг «Татария для татар» им так же чужд, как «Россия для русских» -- от которого они справедливо не ждут ничего хорошего.

16. Вот такие выводы напрашиваются сами собой, если взять конкретные этнические республики и прикинуть, возможен ли их выход из состава РФ и что повлек бы за собой такой выход. Эти выводы никак не укладываются в схему, нарисованную Фурманом, и именно поэтому он ограничивается общими рассуждениями, не вдаваясь в конкретный анализ.

Единственная республика, которую он упоминает – это Чечня. Что ж, рассмотрим случай Чечни. На нем придется остановиться подробно, ибо здесь рекомендация относительно самоопределения этнических республик непременно в форме отделения от РФ и достижения независимости была в определенный период фактически осуществлена. Поэтому и теоретически, и практически важно проанализировать – как это было и чем это обернулось. История, можно сказать, поставила некий эксперимент; результат его вполне недвусмысленный, и он ни в коей мере не в пользу предлагаемых провозвестниками распада России прогнозов и рекомендаций.

17. Собственно, о Чечне в разбираемой статье лишь повторяется набор нелепостей, имеющих хождение в определенных кругах, особенно зарубежных, поддерживавших чеченских «борцов за независимость» и резко осуждавших (и осуждающих) «Россию, силой подавившую чеченский сепаратизм» (цитата из Фурмана).

Среди прочего этот автор пишет об истории чеченцев, что «практически» вся она – это «история сопротивления русскому завоеванию».

Право, такие вещи можно говорить только в пропагандистском запале; в сочинении, претендующем на научность, они совершенно неуместны. Не только специалистам, но и любому человеку, интересовавшемуся Кавказом, известно, что «вся история» и чеченцев, и других горских народов до российского завоевания была историей гоббсовой bellum omnium contra omnes, войны всех против всех. История междоусобиц, абречества, набегов, захвата заложников (аманатов) и рабов, истребления целых родов из-за обычая кровной мести[16] и иных подобных занятий.

От других этносов Кавказа чеченцы отличались тем, что у них не было зачатков государственности в виде феодальных образований, как это имело место, например, в Дагестане: в Чечне сохранялась родоплеменная (тейповая) структура общества. Все, что было вне тейпа, считалось легитимной зоной «свободной охоты» с целью захвата имущества, главным образом движимого, включая женщин и рабов.

Причиной такого положения была вовсе не какая-то генетически заданная свирепость и кровожадность горцев, их особый героизм или стремление к независимости их государств (у чеченцев, как сказано, государства и не было[17]. Причина – самая пошлая, экономическая: горы рождают больше людей, чем могут прокормить. Не имея возможности добывать средства существования мирным трудом, горцы прибегали к силе оружия; угон скота у соседей был самым распространенным занятием абреков и причиной многих междоусобиц[18].

В общем, сопротивление российскому завоеванию было лишь частью (возможно, важнейшей, не спорю) этой постоянной войны всех против всех. Однако бессмысленно было бы отрицать, что после завоевания Кавказа Россией такое состояние сменилось более или менее мирным существованием горских народностей. В советское время Чечня впервые в своей истории получила какую-то (разумеется, ограниченную, формальную, как и все иные этнические образования) государственность в составе Чечено-ингушской автономии, части РСФСР[19].

18. Что же произошло, когда Чечня (называвшая себя в то время Ичкерией) добилась, в обстановке невиданного хаоса и ослабления федеральной власти, фактической независимости, оформленной в виде Хасавьюртовских соглашений, которыми закончилась первая попытка восстановления там конституционного порядка? Привело ли это событие к возникновению национального демократического чеченского государства?

Факты из жизни в Чечне в тот период общеизвестны. Ичкерия осталась в памяти как флибустьерская территория, разделенная между множеством «полевых командиров» со своими частными армиями или скорее вооруженными бандами. Жили они грабежом соседей, работорговлей, производством и сбытом наркотиков, воровством нефти из трубопроводов, производством и сбытом фальшивых денег и еще десятком таких же малопочтенных занятий[20]. Не стоит забывать и о щедрых финансовых вливаниях от аль-Каиды, от ваххабитов Саудовской Аравии и вообще от аль-Уммы, мирового мусульманского сообщества: акты террора против России оплачивались в очень твердой валюте по щедрой таксе.

Важнейшие государственные функции – образование, здравоохранение, поддержка культуры, пенсионное обеспечение – были сведены в Ичкерии к нулю. Интересный штрих, указывающий на несколько своеобразный характер чеченской «независимости»: чеченские старики в то время продолжали получать свои пенсии от соответствующих органов РФ!

Словом, независимая Ичкерия была типичным failed state – территорией, правители и население которой оказались неспособными построить хоть какую-то государственность вообще, не говоря уже о чаемом Фурманом национальном демократическом государстве.

19. Демократическое государство чеченцев на европейский манер – это, пожалуй, самое последнее, что было на уме у лидеров Ичкерии. Джохар Дудаев объявил чеченцев «этнически центральной нацией Кавказа». Остальные кавказские этносы, не говоря уж о «неверных», то есть русских и прочих, были, таким образом, «нецентральными», второсортными, долженствующими подчиняться «центральной нации». Это – типично нацистская установка. Как и в случае нацистской Германии, она неизбежно повлекла за собой экспансионистские устремления. Отсюда – идея Великой Чечни «от моря до моря», от Черного моря до Каспийского.

Таким образом, если Ичкерия и была зачаточным государством, то определенно нацистским, не отмеченным и намеком на демократию. Этот нацизм проявлялся не столько в планах или изречениях Джохара Дудаева, Мовлади Удугова или иных «теоретиков», сколько в практике свирепой резни и изгнания всех нечеченцев, в первую голову русских. Последние оказались в Ичкерии точно в том же положении, что и евреи в нацистской Германии. Последствия этого ощущаются по сей день: Чечня – этнически «чистая» республика. Здесь лозунг, отстаиваемый Д. Фурманом – «Чечня для чеченцев» -- осуществлен буквально.

Другим идеологическим и практическим основанием, на котором держалось единство дудаевской Ичкерии, был исламизи самого радикального толка и его непременная составляющая – идея джихада, священной войны против неверных[21]. Здесь уже строились планы вхождения Великой Чечни во всемирный исламский халифат в некоей отдаленной перспективе.

В повседневной же жизни чеченцы довольствовались положениями адата (права, основанного на обычае) и вновь вводимого шариата – с публичными казнями, побиванием камнями, палочными наказаниями и прочими, столь же демократическими, атрибутами.

20. Вот такая была независимость, такая демократия. Нет ни малейших оснований сомневаться в том, что, отсеки Чечню в нынешних условиях, Россия получила бы на своей южной границе второе издание бандитской Ичкерии, в которой еще сильнее возобладали бы устремления радикального, экстремистского исламизма. В такой ситуации нужно витать в каких-то заоблачных высях чистого, незамутненного никакими низкими соображениями национальной безопасности «самосознания», чтобы утверждать, будто независимость этнических республик, Чечни в том числе, «стала бы для русского народа не утратой, а приобретением». Хорошенькое приобретение. Впрочем, утверждение о желательности такого развития может иметь и иные корни, мало связанные с абстрактным, оторванным от реальности мышлением – о которых несколько ниже.

Помимо соображений национальной безопасности России, есть и иные, весьма существенные обстоятельства, важные в первую очередь для чеченцев. Вопрос здесь все тот же, что и в прошлые века – вопрос экономики: может ли существовать независимая Чечня, опираясь только на свои природные и иные ресурсы и не прибегая к помощи извне либо рецидиву абречества, к грабежу более богатых соседей?

Ответ на этот вопрос дает простой факт из финансово-экономической жизни этой республики: в 2010-м году, когда была опубликована статья Д. Фурмана, бюджет Чечни составлял 56,8 млрд рублей, из них 52 млрд -- поступления из федерального бюджета. Иначе говоря, Чечня зарабатывает менее одной десятой своего бюджета; на девять десятых она – нахлебница федерального Центра, а точнее других субъектов Российской Федерации, субъектов-доноров.

В этих обстоятельствах следование рецептам Фурмана для России было бы бесчеловечным актом, а для Чечни обернулось бы реальной перспективой финансово-экономического самоубийства либо возвращения во времена Ичкерии. Ни чеченская элита, ни федеральный Центр на это не пойдут, в этом можно не сомневаться. Времена нынче решительно не те, что в девяностых, и не стоило бы тратить пыл на сочинение бессмысленных рекомендаций.

21. Естественно встает вопрос: известны ли факты из истории и нынешнего состояния Чечни, изложенные выше, авторам таких рекомендаций? Думается, они не могут быть им неизвестны, так как постоянно обсуждались и обсуждаются хотя бы в текущей периодике, не говоря о специальных исследованиях. И между тем, вопреки этим фактам, мы слышим утверждения о благодатном эффекте выхода этнических республик из России. Почему? Какова мотивация этих рекомендаций? В какого рода информационный поток они вливаются?

Ответы на эти вопросы довольно очевидны – достаточно беглого взгляда на геополитические процессы последних полутора-двух десятков лет. Если посмотреть на события уже упомянутой «арабской весны» или на то, что происходит в момент написания данного текста в Сирии, основной посыл усилий Запада выступает весьма рельефно. Соединенные Штаты и их союзники (в мусульманском мире – это прежде всего Саудовская Аравия и очень маленький, но невероятно богатый Катар) ведут курс на подрыв и расчленение всех сколько-нибудь независимых, суверенных национальных государств в этом районе мира. Стратегия заключается в запуске и поддержании состояния «контролируемого хаоса».

С контролированием вообще-то не очень получается, но хаос и развал вовлеченных в процесс государств достигаются успешно и повсеместно. Более или менее мирное существование светских, хоть и авторитарных либо откровенно диктаторских, режимов сменяется кровавой племенной и религиозной междоусобицей. Государства (классический пример – Ливия) фактически исчезают с карты мира. Остаются лишь территории, населенные враждующими этническими, социальными и религиозными группами – территории, из которых транснациональные компании могут беспрепятственно выкачивать природные ресурсы.

При этом евроатлантические неоколониалисты последней формации воюют в основном чужими руками, не стесняясь брать в союзники самые экстремистские исламистские группировки (ср. опять-таки случай Сирии). Поддержка чеченских «борцов за независимость» со стороны Запада была одним из первых случаев применения этой стратегии войны чужими руками. Мишенью в то время была Россия. Здесь, как и ранее в Афганистане (где ЦРУ, как известно, взрастило Талибан), а позже в Египте или Ливии, ставка делалась, среди прочего, на экстремистский исламизм.

В ином варианте, без исламистов, но тоже чужими руками, это повторилось в авантюре криминального режима Саакашвили, старательно вооружаемого и науськиваемого Западом, прежде всего США, а также правившим на Украине русофобом Ющенко и другими союзниками США.

Обе эти авантюры провалились, и фокус действий, направленных на расчленение и в конечном счете уничтожение России как суверенного государства, был перенесен в сферу информационной войны. В этой войне, как и ранее в Ираке, Ливии, Египте, а ныне в Сирии, используются лозунги democracy promotion, продвижения демократии и прав человека. Наблюдая, как «поддержка демократии» заканчивается в Египте победой «братьев-мусульман», в Ираке кровавой религиозной распрей, в Сирии участием аль-Каиды и родственных ей групп на стороне «демократической оппозиции», эти лозунги звучат как дурная шутка, их просто невозможно воспринимать иначе.

В этом же духе стоит относиться и к утверждению о благодетельном эффекте отделения этнических республик от России. Когда Фурман говорит, например, что только расчленение России может способствовать поражению российского авторитаризма и продвижению демократии – все того же democracy promotion – это и вправду нечто из черного юмора.

Таким образом, достаточно ясно, в какой именно более широкий контекст отлично вписывается такая рекомендация. По сути она является элементом той soft power, «мягкой силы», которую проще называть информационной войной, ведущейся против России как единого, независимого, суверенного государства[22].

22. Как уже говорилось, в разбираемой работе не стоит искать какого-либо анализа реальной возможности и реальных же последствий распада РФ. В его концепции с ее уже упомянутым гегельянским налетом единственное основание, на котором держится РФ – это дефектное самосознание русских.

Об этом последнем он пишет буквально следующее: «русское самосознание еще не вышло до конца из кокона имперского и советского самосознаний. Это - болезненное самосознание, мечущееся между имперским шовинизмом и реваншизмом и русофобским самоуничижением и страхом национально-государственного распада».

На мой взгляд, только воистину болезненное (либо работающее в заданной пропагандистской парадигме) сознание могло сочинить такую химеру. Самосознание русских в такой же мере имперское, в какой и самосознание американцев, китайцев или ядерных этносов миниимперий Европы. Это – самосознание народа с тысячелетней историей, построившего могучее государство.

В этом государстве 80 процентов населения – русские, и практически 100 процентов – русскоязычные. Высказывалось мнение (возможно, спорное), что при таком соотношении численности русских и остальных этносов Россия вполне может считаться мононациональным государством. Во всяком случае, она не идет ни в какое сравнение с этнической пестротой, скажем, Индии, которая между тем вполне успешно отстаивает свою целостность в борьбе с сепаратизмом различных ее этнических групп (например, с недавно разгромленными «тамильскими тиграми»). С какой стати самосознанию русских, живущих в таком государстве, метаться между нарисованными Фурманом ужасными крайностями, совершенно необъяснимо.

Точно так же не поддается рациональному объяснению утверждение о страданиях русского народа, якобы не имеющего своего «национального дома». Никакими социологическими исследованиями этот тезис не подтвержден и является чистым измышлением автора. Если спросить любого русского с незамутненным чтением статей, подобных цитируемой, сознанием, есть ли у него родина («дом» -- это публицистический изыск), ответ очевиден: есть у него и малая родина, и большая, от Калининграда до Владивостока. Это в полной мере справедливо и относительно любого другого россиянина, не только этнического русского или считающего себя таковым[23].

Реальная проблема, с которой нынче сталкивается российское общество (уже затронутая выше, см. п.2 ), вовсе не в том, что у кого-то нет своего «национального дома», а в том, что, перемещаясь за пределы своей малой родины, иноэтнические меньшинства не сразу адаптируются к новой культурной среде. Обширный прошлый опыт показывает, однако, что это – только вопрос времени. Сходные проблемы возникали и в европейских государствах, и там они тоже преодолевались в процессе взаимной притирки, без распада государств (тут первым делом в голову приходит пример Англии и Шотландии, но это лишь один пример, а их масса)[24].

Ни одно из европейских государств, называемых нормальными национальными, не появилось на свет как демократическое, словно Афродита из головы Зевса. Напротив, и в далеком прошлом, и в совсем недавнем в Испании, Италии и Германии были очень, очень недемократические периоды, но и они в конце концов сформировались как демократии – притом без «самоопределения вплоть до отделения». Почему такой путь исключен для России, разумному объяснению не поддается. Похоже, отрицание возможности такого развития основывается только на иррациональном убеждении, что в России вообще не может быть ничего хорошего, только авторитаризм и «мятущееся самосознание», а единственная альтернатива им – распад государства.

Полагаем, что изложенное выше достаточно ясно показывает: такой путь -- через запирание и ядерного этноса, и этнических меньшинств в рамках «национальных домов» -- самоубийствен в первую очередь для этнических меньшинств по причинам чисто материального свойства в первую очередь. Нынешняя РФ слишком долго развивалась как единый народохозяйственный организм в составе Советского Союза и ранее. Последствия разрыва экономических связей, сложившихся в Союзе, можно наблюдать ежедневно по всей России, которая дает работу миллионам гастарбайтеров из ныне независимых Украины, Грузии, Молдавии, Белоруссии, Таджикистана, Киргизии и пр.

До всего этого Д. Фурману дела нет. Главный удар наносится по «болезненному» самосознании русских, не позволяющему им подняться до высот демократии через развал Российской Федерации. При этом о самосознании русских высказываются утверждения не просто удивительные, но и несколько шокирующие: «русские – народ с неопределенным, некристаллизировавшимся национальным самосознанием». За многовековую историю русского народа его самосознание не только «кристаллизировалось» (пора бы!), но и реализовалось в весьма разнообразных формах – политических, социальных, идеологических, культурных. Отрицать существование таких «кристаллических структур» в самосознании русских можно только в запале пропагандистского мифотворчества. Право, только в таком пылу можно забыть имена русских гениев, внесших свои «кристаллы» в сознание не только своего народа, но и всего человечества.

................